Том 4. Рассказы для больших - Страница 46

— Бегом! — Она схватила Мельникова за руку, потащила его вперед и крикнула, не оборачиваясь: — Ильза, смотри не сбеги с герр Васичем, — мы одни не найдем домой дороги.

— Найдете… — пустил Васич им вслед и, иронически предлагая руку фрейлейн Ильзе, решил про себя: «Хитрит, черти бы ее ели!.. Нет, уж это, ах, оставьте. До ресторана эту камбалу доведу, а там пусть сидит, как мертвая. Не для меня ли она ее и притащила?»

Прошли мимо крошечного фонтана с бюстом Бисмарка в нише. Уличка пошла в гору. Сады пропали, дома стали уже и выше. За круглой будкой с афишами показалась косая, бурая от сырости стена, в стене тесный проход, а во всю стену черные с острыми углами буквы:

«Zur Stadt Athen».

— Сюда! — крикнул Васич.

Компания свернула в узкий проход, обогнула еще одну глухую стену и вышла на маленькую узкую террасу над самой рекой.

* * *

На террасе было почти пусто. Только у лестницы, тесно склонившись друг к другу, сидела, немецкая светловолосая чета и солидно доедала яичницу с ветчиной, да в угловой нише, обвитой плющом, молоденькая кельнерша, облокотившись грудью о каменные перила, кричала что-то перевозчику на той стороне реки. Больше никого. Зато над головами топало и кричало целое стадо корпорантов, двигались по цементному полу стулья, долетали хриплые отрывки песен и дружный, как по команде, индюшечий корпорантский хохот.

Кельнерша заметила русских и подошла, привычно играя глазами и теребя передник:

— Добрый вечер. Где это вы пропадали, герр Васич?

Васич ответил сухо, хотя обычно держал себя гораздо любезнее с пухлощекой немкой:

— Был занят. Дайте нам два графина «Резинатвейна» и бутылку «Пелопоннесского». Пока. И карту. Только, пожалуйста, поскорей.

Кельнерша сделала мину, свысока взглянула на приехавших дам и ушла.

Заняли столик у перил, в затененном углу, самом дальнем от входа. Внизу монотонно бежала вода. Река длинной излучиной огибала зеленые холмы и терялась в далеких темных кустах. Вдали на пригорке, над розовыми от заката квадратами полей чернел маленький замок, в стеклах переливалась малиновая бронза заката, над башней летали черные птицы. Река на повороте тоже вся была полна расплавленным металлом, — в середине, едва выбиваясь против течения, шумно взбивал золотую пену маленький колесный пароход. На пароходе черные фигурки, склонившись над бортом, махали фуражками и что-то кричали — должно быть, корпорантам на верхней террасе.

Пароход прошел, и на реке стало тихо. Мельников задумался. Все вокруг напомнило ему старинную сентиментальную немецкую картинку: там, за холмами, темнеют в долине серой массой узкие кровли немецкого городка, на холме, у старой церкви стоит юноша с мешков за плечами… Волосы развеваются, шляпа в протянутой руке, голова обращена назад, а уста горько шепчут:

«Adieu, adieu, mein schönes Land!»

Мельникову показалось, что этот юноша — он сам. Ему стало вдруг грустно и жаль себя…

Мирцль дотронулась до его плеча:

— Prosit! Вино простынет, герр Мельников… Пейте. Может быть, вино вас научит говорить со мной по-немецки…

— Я… я с удовольствием…

— Он с удовольствием! — неизвестно чему грубо расхохотался Васич, наливая себе вина.

Он сидел спиной к реке, рядом с Мирцль, зорко следил за всем и чувствовал себя, как хороший бильярдный игрок перед тонким ударом. До заката ему не было решительно никакого дела.

— Чему вы смеетесь? — раздраженно спросил Мельников.

Васич стряхнул за перила пепел и потянулся.

— Весело, дитя мое, вот и смеюсь. Не кота же хоронить мы сюда приехали. Правда, Мирцль? Prosit! Pfui, как она пьет… Как воду Франц-Иосифа…

— Крепко, герр Васич. Я не привыкла.

— Детские игрушки. Привыкайте… Доставим в целости, не разобьетесь. Что будете есть?

— Все.

— Браво. Фрейлейн! Липтауского сыра, ветчины с горошком… Вам чего, фрейлейн Ильза?

— Шницель, — торопливо ответила проголодавшаяся Ильза.

— С картофелем?

— И с бобами!

Она развернула салфетку и решительно посмотрела на всех.

— Ух, какая жадная! Прекрасно. — Васич подождал, пока кельнерша ушла, наполнил пустой бокал Мирцль, заглянул ей быстро в глаза и весело и настойчиво сказал — Prosit! Второй бокал вкуснее. Третий — нальете сами. Коллега, да просите же! Вот, ей-богу, суповое мясо… — пробурчал он вскользь скороговоркой и с дурашливым пафосом громко прочел по прейскуранту — Resinatwein 1890 года, поставляется ко двору местного принца, чтоб он лопнул! Prosit. Чего вы, коллега, все морщитесь?

— Невкусно.

— Наоборот. Чистейшая резина на копировальных чернилах… Очень деликатный напиток. С четвертой рюмки почувствуете… Мирцль, просьба!

— Хотите сделать мне предложение?

— Пока еще нет. Снимите шляпу. Можно?

— Зачем?

— Умоляю. Из-за вашей шляпы я ничего не могу сказать вам на ухо. И потом, без шляпы вы будете больше похожи на себя…

Васич взял Мирцль за руку, но та быстро ее отдернула.

— Вы от этого ничего не выиграете, мой милый, а секретов у меня с вами нет. Хорошо, я сняла… Пожалуйста, оставьте в покое мои ноги.

Васич крякнул и зло посмотрел Мирцль в глаза.

— Ловко. Гм… Три копейки! Впрочем, это не я, а герр Мельников.

— Герр Мельников сидит с левой стороны. Да если б он и сидел там, где вы, он бы никогда не решился на это… Правда ведь, герр Мельников? — вызывающе спросила она.

Мельников, который в это время удивлялся, какое маленькое у Мирцль ухо, услыхав свою фамилию, очнулся, поднял четвертый бокал «Резината» и сказал: