Том 4. Рассказы для больших - Страница 41


К оглавлению

41

— Как это вам пришло в голову?

— Что?

— Кошка.

Она объяснила. Он усмехнулся и, прежде чем она успела обидеться, успокоил ее:

— Я не над вами.

— Мне все равно.

— Конечно. Я просто вспомнил, как я в детстве учил курицу плавать. Но я для этого всегда выбирал такие укромные места у нашего пруда, где никогда никого не было.

Русская дама хотела сделать вид, что не расслышала его слов из-за грохота проезжавшей с железом подводы, но не выдержала и улыбнулась:

— И что же: научили?

— Увы! Она утонула… — он вздохнул и трагически развел руками. — С тех пор я таких опытов больше не производил и вообще пришел к одному заключению…

— К какому?

— Никогда не надо никого заставлять делать то, что противно его природе.

— Вы немец? — спросила она, не скрывая иронического тона вопроса.

— Между прочим, и немец. Но не пруссак, — прибавил он, подчеркивая, и помолчал. — Скажите, как вы думаете, там у вас, в России, ваш опыт вам удался бы?

— Почему вы решили, что я русская?

— Лицо, произношение, история с кошкой…

Она удивилась:

— Да?

— Уверяю вас. Но вы так и не ответили на мой вопрос.

Она подумала и тихо сказала:

— В России? Нет, едва ли…

— Конечно. Их много… И пока они все привыкли гулять с собаками, как они могут позволить кому-нибудь выйти на прогулку с кошкой? Так они относятся, между прочим, и ко всем великим изобретениям.

Русская дама подозрительно покосилась на джентльмена в цилиндре, но тот был совершенно серьезен. Можно даже сказать — торжественно-серьезен.

— Однако великие изобретатели были отважны и шли до конца, не щадя часто… даже своей жизни…

— О, еще бы! Но из-за кошки, я думаю, не стоит. К тому же ей неприятно. Зачем мучить? И потом, я уже сказал…

— Их много, — окончила она, невольно подражая докторальному тону собеседника.

— Конечно. Знаете ли вы, что такое комары? — спросил он вдруг.

— Комары?.. Я вас не понимаю.

— Сейчас. Прошлое лето я хотел провести в очень уединенной местности на севере. У меня далеко не слабый характер и вполне здоровые нервы. И вот не выдержал — сбежал…

— Отчего?

— Комары.

— Что вы? — она недоверчиво посмотрела на рослого, широкоплечего немца.

— Увы. Их было слишком много — я уступил. И, право, остался в выигрыше.

«С чем вас и поздравляю», — равнодушно подумала она и тихонько зевнула.

Кошка сладко спала на коленях. Немец молчал. Вот и ее предместье. Она остановила фиакр за два квартала до своего особняка, тепло поблагодарила своего спасителя, который так и не спросил, «замужем она или нет», быстро взглянула в складное зеркальце на свои заплаканные глаза и, не оглядываясь, торопливо пошла домой.

А джентльмен в цилиндре, возвращаясь один в фиакре на Лейпцигскую улицу, совершенно утратил свой невозмутимо-серьезный вид и всю дорогу улыбался, как мальчишка, которому подарили новые коньки.

<1914>

МИРЦЛЬ

I

В ресторане не было ни одного свободного места. Между красными столиками искусно лавировали туго перетянутые кельнерши, подымали над головами гирлянды пивных кружек и мимоходом устало улыбались своим кавалерам. Сизый сигарный дым тянулся расплывающимися волокнами через весь низкий зал к входным дверям. Багровые головы склонялись к кружкам, раскачивались и блаженно ухмылялись, а сквозь все ярко освещенное пространство зала, забираясь в самые пьяные глухие уши и в самые дальние углы, мчалась подмывающая, мерно качающаяся мелодия «Лесной мельницы». Плавно стучали деревянные молоточки, гобой сонно и глухо переливал две-три ноты, повизгивали скрипки, мчалась, как бешеная, гитара, лукавая песня развертывалась все быстрее. Директор капеллы изредка поворачивал воловью шею к жене, жена конфузливо улыбалась, встряхивала головой, и вдруг, точно гигантский голубь начинал ворковать, прекрасный тирольский иодль вплетался в мелодию. Немцы отрывались от пива и сигар, смотрели певице в рот и от восторга покрывались испариной.

На стене над оркестром неслись куда-то верхом на бочке два грубо нарисованных, совсем не страшных скелета, под ними ярко чернели обвитые лавровой гирляндой готические буквы:


Das Trinken lemt der Mensch zuerst,
Viel später erst das Essen.
Drum soller auch als guter Christ,
Das Trinken nicht vergessen!

Цветные оправленные в олово стекла с толстыми рыцарями на толстых лошадях наглухо скрывали ночь, тишину и пустынную узкую улицу.

За одним из столиков, в глубине зала, против эстрады, сидели двое русских. Оба — студенты местного университета, совершенно чужие и далекие друг другу, они который уже вечер сходились в зале «Белого быка» за одним столиком, заказывали пиво, язык с картофелем и перебрасывались короткими фразами на родном языке.

Один из них, Васич, больше похожий на лейтенанта, чем на студента, не отрываясь, смотрел на оркестр, изредка поднимал кружку, кому-то улыбался и снисходительно журил своего собеседника:

— Что же вы, коллега? Она вас скоро глазами насквозь просверлит, а вы Иосифа Прекрасного изображаете… Вот чудак!

Коллега, сероглазый худенький блондин, по-видимому весь поглощенный веселой мелодией и созерцанием толпы, отлично видел, кто с него глаз не сводит, но совсем не хотел, чтобы это замечали другие.

— Ерунда. Почему вы думаете?

— А на кого же она смотрит? На меня, что ли?

— Возможно… Вы ей букеты посылаете…

— Из букетов каши не сваришь.

Васич поманил пальцем кельнершу и передал ей пустую кружку.

41